В общем, не знаю, что рассказать. Наверное, самое важное — это то, что я поступал на юридический, а поступил на историю. На мир анимационного кино начал смотреть как раз в тот момент, когда учился на общественно-политического историка. В какой-то момент появился фильм, после просмотра которого я, выйдя из зала, начал ему задавать такие вопросы, которые должен был бы задавать историческому источнику. Это был фильм «Унесенные призраками» Хаяо Миядзаки. Эта картина заставила меня не задумываться о том, что хотел сказать автор, а покопаться в информации, которая сопровождала это кино еще до его рождения. Попробовать найти ответ в совершенно разных, недоступных на тот момент времени, источниках... Тогда даже на английский язык про студию «Ghibli» мало что было переведено.

С этого фильма начался такой глобальный интерес к миру анимации. И вдруг мне стало очевидно, что то, что кажется принадлежащим детской культуре и то, что ты смотришь в качестве развлечения, несет в себе достаточно большое количество других, не вполне очевидных смыслов, которые достойны взгляда не только ребенка. Как-то мой сын вернулся из школы со словами «Мой папа знаменитый человек». «А почему?», — спросил я его. «А потому что про него в новостях периодически» пишут«. Что-то такое он выдал.

Постепенно мир анимации, такой волшебный и лихой, начал меня все сильнее и сильнее в себя забирать. И из хобби это превратилось во вполне себе такое профессиональное увлечение. Сейчас все, чем я занимаюсь, связано тем или иным образом с анимацией. И даже тогда, когда я читаю тексты, которые вообще никак не связаны ни с кино, ни с анимацией, то читаю я про анимацию. В этом смысле я — человек, который порабощен анимационным кино в полной мере.

Да, это действительно легендарный фестиваль, у которого есть некий предшественник. Ребята, которые «Пустые холмы» создавали, решили в тот момент, когда стало понятно, что фестиваль больше не будут проходить... решили все-таки не разбредаться. А сохраниться в этой деятельности. И придумали «Бессонницу» — фестиваль анимационного кино, который должен проходить где-то на опушке леса, а кино показываться под открытым небом.

Я появился на «Бессоннице», когда фестиваль уже три года как существовал. И стал программным директором фестиваля с четвертого проведения. Ребята меня позвали, потому что нашли меня среди кинокритиков. Обратились к нескольким людям, связанным с анимационным кино, и те посоветовали меня спросить, готов ли я показывать кино в лесах. И я подумал: «А почему бы не попробовать?» И поставил перед собой цель — попытаться собрать программу международного уровня. Как в Анси, только в российском лесу. На второй год я уже понял, что у меня начало получаться собирать такую программу, которая позволяет авангардному авторскому анимационному фильму, ориентированному на разные возрасты аудитории, быть показанным. Вот так вот я появился на фестивале «Бессонница». И сейчас там анимацию развиваю. Уже сколько? Уже скоро 10 лет будет.

Сложно сказать про «каким хотим сделать», потому что это очень проактивная позиция. Мне как-то проще ощущать фестиваль, как некий поток.
Я не участвовал в рождении этого события, а пришел уже тогда, когда событие состоялось. Пусть даже оно с тех пор в пять раз увеличилось по количеству аудитории. Фестиваль просто стал иным по манере и масштабу своего проведения. Тем не менее, ядро события уже существовало. И оно продолжает быть витальным. И идентичность фестиваля, трансформируясь, не меняется одновременно.
‍
Конечно, «Burning Man» является матричным событием для любого подобного рода опен-эйра. Другое дело, что опен-эйр «Burning Man» проходит в Средней Америке, в такой пустоши. Мы же живем в калужском лесу, где свой день и место. Где совершенно свои из-за этого правила и принципы взаимоотношений с окружающей реальностью. У «Burning Man» — пустынные духи, а у нас — леший калужский. И это влияет на то, каким образом взаимодействуют друг с другом разные части фестиваля.
‍
Что касается других крупнейших мировых фестивалей, то я, конечно, за ними слежу. Но не чтобы скопировать, а просто из любопытства. Мы на «Бессоннице» уже перестали пытаться копировать кого-то. Так как поняли, что у нас своя собственная есть идентичность, которая выражена в том числе и в той программе анимации, которая показывается на фестивале.

Вообще, фестивали по-разному проводят свои отборы. Всегда есть так называемый preselect — некая конкурсная масса фильмов, которые присланы на отбор. Если фестиваль ежегодный, то фильмов может быть от 500 до 2000-3000. Обычная конкурсная программа большого кинофестиваля — это примерно 40-50 фильмов основного конкурса короткого метра (мы про короткометражный конкурс сейчас говорим). И примерно столько же фильмов студенческих. Эту массу нам нужно сократить примерно до 100-120 фильмов.

Разные фестивали применяют разные методики отбора. Некоторые собирают селекционные комитеты. Зовут художников, режиссеров, сценаристов. А есть совершенно другой метод. Авторитарный, антидемократический. Когда есть один конкретный человек, у которого могут быть помощники, но который принимает единолично решение, какому фильму попасть в конкурс, а какому — нет. Вот на «Бессоннице» действует такой тотальный метод авторитарного демиургического формирования конкурса. Когда я, в качестве программного директора, должен отсмотреть все фильмы, которые присланы на preselect-фестиваля, и выбрать из них ту программу, те лучшие фильмы, которые должны быть показаны аудитории.

Да-да-да, «папа работает» значит, что папа сидит в шумоподавляющих наушниках и смотрит мультфильмы.

Это очень важная проблема, с которой сталкиваются все. Я не хочу быть забронзовевшим кинокритиком, который все самые правильные, лучшие фильмы уже успел посмотреть 10-15-20 лет назад. Мне кажется, проживая каждый день, мы должны продолжать удивляться всему тому, что происходит вокруг. Испытывать разные эмоции, позволять себе не ходить проторёнными дорожками. Всегда стремиться увидеть новое даже в том, что мы уже знаем. Это состояние, которое невозможно включить, но возможно постепенно раскрыть. Потому что оно в каждом есть. Это является необходимым фактором, когда ты работаешь с очень долгим потоком, с очень большой массой фильмов, каждый из которых прекрасен, возможно. Потому что кто-то эти фильмы создал. За каждым фильмом есть творческая группа, люди, которые создали это кино. И даже если оно тебе по какой-то причине кажется нехорошим, неадекватным, ненормальным, плохим, ужасным, то кому-то другому оно покажется восхитительным. А черной меткой ты просто показываешь, насколько ты не в состоянии увидеть эту картину в данный момент времени. Но от этого кино хуже не становится.

Я не сомневаюсь ни в одном фильме, который попадает в конкурсную программу «Бессонницы». И продолжаю не сомневаться даже после решения жюри. Потому что у жюри всего лишь условно 10 статуэток, больше нет. Они могут отметить только десятую часть фильмов.
‍
Если мы говорим о фильмах, которые более-менее доступны или в скорости откроются, которые участвовали на «Бессоннице», то это, например, один из оскаровских номинантов этого года — «Письмо свинье» Таль Кантор. Этот фильм про то, как старик-ветеран приходит в израильскую школу рассказать свой опыт времен Холокоста. И то, как дети воспринимают это, как в сознании главной героини эта история накладывается на какие-то собственные ощущения, сюжеты, и конструируется какой-то совершенно другой альтернативный нарратив тому, что рассказывает ветеран. То, как это преподано на экране, то, как нам режиссер рассказывает эту историю, переворачивает сознание. Это из последних. Сейчас конкретно, по-моему, он закрыт для просмотра. Или открыт для платного просмотра на Vimeo.

Есть такая проблема с картинами с точки зрения их распространения. А с точки зрения соприкосновения с аудиторией, фестивали позволяют познакомиться с новым кино, при том селективным. Открыть для себя какие-то новые имена. Ведь короткометражная анимация является в первую очередь уделом фестивалей. Именно на фестивалях она своего основного зрителя и получает.

Обычно короткий метр снимается на какие-то гранты и субсидии, редко на свое. Бывают, опять же, проекты, которые режиссер может снимать в свободное от работы время. Но чаще всего это субсидированное какое-то кино. С точки зрения экономики, от него нет отдачи. Редко такое происходит, что фильм тянет за собой какие-то профиты. Могут быть призовые с фестивалей, всякие поездки, но это все как бы не деньги. Дается престиж. За счет престижа от короткого метра у режиссера может появиться качественный индустриальный проект. Таких примеров полно. Снимал режиссер короткометражное авторское кино, снял три фильма, потом номинировался. Даже получил, по-моему, оскар. И параллельно развивал мысль о том, что надо бы что-то для широкой детской аудитории снимать. Взял и создал два исключительных по успешности сериальных проектов. Я сейчас рассказываю про Марка Бейкера, имя которого вам не известно, но одновременно, скорее всего, вы «Свинку Пеппу» знаете. Это его проект.

Да, с Константином Бронзитом схожая история. Он не является режиссером всей богатырской саги, но «Алеша Попович» является режиссурой Бронзита. И в этом смысле человек, вроде как, продолжает оставаться в мире авторского анимационного кино, но одновременно художественным руководителем студии, где производится «Лунтик», «Царевны», богатырская сага.

Или Сильвен Шоме. Он создает свой короткий метр. Получает гран-при Annecy, находит продюсера, который предлагает ему снять полный метр. И получается «Трио из Бельвилля», где Сильвен Шоме себе не противоречит, в отличие от Марка Бейкера или Константина Бронзита, индустриальные проекты которых не похожи на их авторское творчество. Так что любой качественный режиссер короткого метра, если у него есть внутренняя потребность для этого, может себя обрести в сериалах или в полнометражной продукции. Короткий метр — это венчур, development animation. И за ним все следят, конечно.

Не знаю, что конкретно будет на фестивале «Бессонница» этим летом. Уверен, что-то новое и одновременно столь же хорошее, как в прошлые годы. Это такой правдивый ответ, потому сейчас в активном процессе все находится.